Поступь хаоса - Страница 43

К оглавлению

43

И все, их больше нет.

Как бутто и не было. Как бутто я их выдумал.

— Щенята, Тодд! — лает Манчи. — Щенята!

— Знаю, — говорю я и чешу его за ухом. — Знаю.

Иван хлопает в ладоши.

— Ну пообедали и хватит. Пора за работу.

Прежде чем уйти на свое место, он бросает на меня последний многозначительный взгляд.

— Что это вапще было? — говорю я Манчи.

— Щенята, — бормочет пес, тыча мордой мне в ладонь.

А потом начинается день, и проходит он примерно так же, как утро. Я подметаю, подметаю, на склад заглядывают люди, потом мы прерываемся, чтобы попить воды (Иван больше ничего не говорит), и я снова подметаю.

Какоето время я раздумываю над тем, что нам делать дальше. Да и нам ли? Севодня в Фарбранче будет собрание, и они наверняка решат оставить Виолу у себя, пока не прибудет ее корабль. Но захотят ли они оставить меня?

И если да, то стоит ли мне оставаться?

И нужно ли мне их предупредить?

В животе жжет всякий раз, когда я думаю о дневнике, поэтому я все время меняю тему.

Проходит целая вечность, и сонце начинает садиться. Подметать в этом дурацком сарае больше нечего. Я прошел его от края до края несколько раз, сосчитал все корзины, пересчитал, даже попробовал залатать дырку в стене, хотя никто и не просил. Сколько занятий, оказывается, можно найти, когда тебя запирают в сарае!

— Неужели? — говорит внезапно выросшая из ниоткуда Хильди.

— Нельзя так подкрадываться к людям, — бурчу я. — Вас, бесшумных, и за метр не услышишь!

— Франсиа приготовила вам с Виолой ужин. Сходи домой, подкрепись.

— Пока у вас будет собрание?

— Да, щенок, пока у нас будет собрание, — отвечает Хильди. — Виола уже дома, твою порцию небось доедает.

— Кушать, Тодд! — лает Манчи.

— Тебе тоже кой-чего приготовили, песик, — говорит Хильди, нагибаясь к нему. Он тут же плюхается на спину — ну никакой гордости у собаки!

— Так о чем будет собрание? — спрашиваю я.

— О новых переселенцах, которые скоро прибудут. Это важная новость. — Она переводит взгляд с Манчи на меня. — Ну и вас представим народу конечно же. Надо свыкнуться с мыслью, что вы теперь живете у нас.

— А нас на собрание пустят?

— Люди боятся неизвестного, щенок, — говорит Хильди, вставая. — Как только вы познакомитесь, все устроится.

— Нам разрешат остаться?

— Думаю, да! Если вы сами захотите.

На это я ничего не отвечаю.

— Ступайте пока в дом, — говорит Хильди. — Я зайду за вами, когда придет пора.

Я киваю, она машет мне на прощанье и идет к выходу через склад, в котором теперь стоит почти кромешная тьма. Я отношу метлу на место и прислушиваюсь: отовсюду доносится Шум мужчин и тишина женщин, стекающихся на собрание со всего города. Чаще всего в Шуме встречается слово Прентисстаун, а еще мое имя, Виолино и Хильди.

И вот что я замечаю: хотя в мыслях мужчин чувствуются страх и опаска, явной враждебности там все же нет. Вопросов много, это да, а вот свирепого гнева, который обуревал Мэтью Лайла, я не вижу.

Такшто все может быть. Вдруг дела не так уж плохи?

— Пошли, Манчи! — говорю я. — Недурно бы перекусить.

— Перекусить, Тодд! — вторит он, скача за мной по пятам.

— Интересно, как прошел день у Виолы…

Шагая к воротам склада, я вдруг замечаю, что один источник Шума отделился от общего бормотания.

Источник, который сейчас двигается прямиком к складу.

Я замираю в темноте.

В дверном проеме мелькает чья-то тень.

Мэтью Лайл.

И его Шум говорит: Никуда ты не пойдешь, сопляк!

19
И снова решает нож

— Прочь! Прочь! Прочь! — тут же взрывается Манчи.

В мачете Мэтью Лайла отражаются луны.

Я тяну руку за спину. Ножны я спрятал под рубашку, когда работал, но это не мешает мне достать и крепко стиснуть в руке нож.

— Старая карга ушла — тебя некому защитить, — говорит Мэтью, размахивая мачете, как бутто нарезая на куски воздух. — Ни одной юбки поблизости.

— Да я ничего не сделал! — вскрикиваю я, пятясь и стараясь не выдать мысль о задних воротах, которые у меня за спиной.

— Ну и что? — Мэтью идет прямо на меня. — У нас есть закон.

— Я не хочу с вами ссориться!

— Зато я хочу, сопляк. — Его Шум начинает бурлить гневом, а еще в нем проскальзывает какоето странное горе, яростная боль, которую можно буквально почувствовать на вкус. И непонятное волнение, как бы он ни пытался его скрыть.

Я снова пячусь в темноту.

— Я вапще-то неплохой человек, чтоб ты знал, — вдруг говорит Мэтью, почему-то смутившись, но по-прежнему размахивая мачете. — У меня жена есть. И дочка.

— Им не понравится, что вы напали на безобидного мальчика…

— Молчать! — Мэтью с трудом сглатывает слюну.

Он не уверен в себе. И не знает, что делать дальше.

Да что здесь происходит?!

— Ума не приложу, с чего вы так на меня взъелись, — говорю я, — но все равно прошу прощения. За что угодно…

— Прежде чем ты поплатишься, — выдавливает Мэтью, как бутто силится меня не слушать, — я хочу, чтобы ты уяснил вот что. Мою маму звали Джессика, сопляк!

Я отшатываюсь.

— Простите?

— Мою мать, — рычит он, — звали Джессика!

Ничего не понимаю.

— Что? Я не…

— Слушай, сопляк! Просто слушай.

И он широко открывает мне свой Шум.

И я вижу…

Вижу…

Вижу…

Я вижу, что он мне показывает.

— Вранье! — кричу я. — Гнусная ложь!

Ох, лучше бы я промолчал…

Мэтью испускает яростный вопль и кидается на меня.

43