— Кушать, Тодд.
— Да… Дай мне минутку, — шепчу я в опавшие листья, — всего одну минутку…
И меня снова проглатывает чернота.
Не знаю, сколько я валяюсь без сознания. Будит меня лай Манчи.
— Люди! — тявкает он. — Люди! Тодд, Тодд, Тодд! Люди!
Я открываю глаза:
— Что за люди?
— Сюда! — лает он. — Люди! Еда, Тодд! Еда!
Я часто и мелко дышу, без конца кашляя, мои руки и ноги весят триста миллионов фунтов, но все же я умудряюсь как-то выбраться из кустов. Поднимаю голову и осматриваюсь.
Я лежу в канаве возле дороги.
Впереди тянется и уже скрывается за поворотом вереница телег.
— На помощь… — силюсь крикнуть я, но получается почти беззвучный стон.
Вставай.
— На помощь, — снова говорю я самому себе.
Вставай.
Все кончено. Я больше не могу стоять. Я не могу идти. Все кончено.
Вставай.
Да нет же, все кончено.
Последняя телега скрывается за поворотом. Все кончено.
… сдавайся.
Я роняю голову на обочину, в щеки впивается гравий. Все мое тело сотрясает озноб, я перекатываюсь на бок и сворачиваюсь в клубок. Закрываю глаза. Все пропало, пропало скорей бы уже меня съела чернота ну пожалста пожалста пожалста…
Ты штоли, Бен?
Я открываю глаза.
Это Уилф.
— Ты чего, Бен? — спрашивает он, хватая меня под одну руку, чтобы я мог подняться.
Даже с его помощью я не могу устоять на ногах, голова болтается, и тогда Уилф хватает меня под вторую руку. Это тоже не помогает, такшто он попросту взваливает меня на себя. Я вишу у него на плече и глазею на его пятки, пока он несет меня к телеге.
— Кто это, Уилф? — спрашивает женский голос.
— Беном звать. Видок у него неважный.
А потом Уилф усаживает меня в телегу. Она битком набита свертками, обитыми кожей сундуками, мебелью и большими корзинами, — скарб вот-вот вывалится на дорогу.
— Слишком поздно, — говорю я. — Все кончено.
Женщина спрыгивает со своего места и подходит ко мне. Она крепко сбита, непослушные волосы торчат в разные стороны, а в уголках глаз и губ у нее глубокие морщины. Зато голос шустрый и проворный, как мышка.
— Что это кончено, пострел?
— Ее забрали. — Мои губы сами собой кривятся, к горлу подступают слезы. — Я ее потерял.
Прохладная рука трогает мой лоб — это так приятно, что я к ней прижимаюсь. Женщина отнимает руку и говорит Уилфу:
— Лихорадка.
— Ага.
— Примочку б ему сделать. — Женщина зачем-то уходит к канаве. Ничего не понимаю.
— Где ж твоя Хильди, Бен? — спрашивает Уилф, пытаясь заглянуть в мои глаза. Сквозь слезы я его почти не вижу.
— Ее не Хильди зовут, — отвечаю я.
— Да знаю! — отмахивается Уилф. — Но для меня будет Хильди.
— Пропала, — говорю я и снова роняю голову. Из глаз льются слезы.
Уилф кладет руку на мое плечо и сжимает его.
— Тодд? — доносится с обочины голос Манчи, неуверенный и робкий.
— Меня тоже не Беном зовут, — говорю я Уилфу, не поднимая головы.
— Знаю, — повторяет он. — Но для нас ты Бен.
Я поднимаю на него взгляд. Лицо и Шум у него пустые, как раньше, и вот мне урок на всю жизнь: мысли человека еще ничего не говорят о самом человеке.
Уилф молча встает и возвращается на свое место. Ко мне подходит женщина: в руках у нее жутко вонючая тряпка, от которой несет кореньями, землей и какими-то мерзкими травами, но я так выбился из сил, что позволяю привязать тряпку к голове, прямо поверх чудо-пластыря.
— Это снимет жар, — говорит женщина, садясь рядом со мной. Уилф подстегивает быков, и те трогаются с места. Глаза у женщины широко открыты и пытливо заглядывают в мои, надеясь разузнать что-нибудь интересное. — Ты тоже бежишь от армии?
Ее тишина так напоминает мне о Виоле, что я прижимаюсь к ней и закрываю глаза:
— Вроде того.
— Это вы Уилфу про армию рассказали, да? Вы с той девчонкой велели Уилфу предупредить людей, чтоб они успели убежать, да?
Я смотрю сперва на нее — по моему лицу стекает вонючая грязная вода, — а потом на Уилфа. Почувствован мой взгляд, он говорит:
— На сей раз Уилфа послушали.
Я поднимаю голову и смотрю на уходящую вперед дорогу. Мы поворачиваем, и теперь я не только слышу рев воды справа — родной звук, как закадычный друг, как заклятый враг, — но и вижу далеко впереди обоз. Все телеги завалены мебелью и вещами, а наверху сидят люди.
Это караван. Телега Уилфа замыкает длинную вереницу других телег, в которых едут мужчины, женщины и, если меня не обманывают залитые вонючей дрянью глаза, маленькие дети. Их Шум и тишина парят над караваном, точно огромный гудящий рой.
Армия, то и дело слышится в нем. Армия, армия, армия.
И проклятый город.
— Брокли-фоллз? — спрашиваю я.
— И Барвиста, — отвечает женщина, быстро-быстро кивая. — И другие деревни. Слух прошел: мол, на нас двигается армия из проклятого города, и с каждой завоеванной деревней она растет. Все мужчины встают на ее сторону.
Идет и растет, вспоминаю я слова Уилфа.
— Их бутто уже несколько тысяч.
Уилф презрительно фыркает:
— Да между Брокли-фоллз и проклятым городом и тыщи людей не наберется!
Женщина кривит губы:
— За что купила, за то и продаю!
Я оглядываюсь. Манчи бежит за телегой с высунутым языком, и мне вспоминаются слова Ивана — того человека, что работал со мной в сарае. Мол, у некоторых людей другой взгляд на историю, и у Прен… у моего города до сих пор есть союзники. Может, их не тыщи, но армия всетаки растет. Идет и растет, идет и растет. Однажды она увеличится настолько, что никто против нее не выстоит, так ведь?