Поступь хаоса - Страница 7

— Кончай подслушивать.

Он испускает фирменный вздох и заводится:

— Мы и так тебя не утруждаем, Тодд. — Вранье, ей богу. — Но вдвоем нам с фермой не управиться. — А вот это правда. — И даже если ты сделаешь все дела, на что я не надеюсь, — опять вранье, я на них с утра до вечера горбачусь, — все равно работы будет невпроворот. — Тоже правда. Наш город не растет, рабочих рук все меньше и меньше, помощи ждать неоткуда. — Слушай, когда тебе говорят.

— Слушай! — подтявкивает Манчи.

— Заткнись.

— Не смей так разговаривать с собакой, — осаживает меня Киллиан.

«А я не с собакой говорил», — думаю я четко и ясно, чтобы он точно услышал.

Киллиан буравит меня злобным взглядом, а я злобно таращусь на него — все как обычно, наш Шум пульсирует алым, ссорой и досадой. Мы с Киллианом никогда не ладили — добрым и понимающим всегда был Бен, — но последнее время мы собачимся постоянно, потомушто скоро я стану мужчиной и тогда никто не сможет мной командовать.

Киллиан закрывает глаза и громко дышит носом.

— Тодд… — начинает он, чуть понизив голос.

— Где Бен?

Его лицо становится еще злей.

— Через неделю начинается ягнение, Тодд.

Я пропускаю его слова мимо ушей и повторяю:

— Где Бен?

— Накорми и загони овец, а потом почини ворота, которые выходят на восточное пастбище. Последний раз говорю, Тодд Хьюитт. Я уже дважды просил тебя это сделать.

Я напускаю на себя непринужденный вид.

— Ну и как ты сходил на болото, Тодд? — язвительно спрашиваю я. — О, там было клево и весело, Киллиан, спасибо за заботу. Видел что-нибудь интересное? Странно, что ты спросил, Киллиан, потомушто без приключений и впрямь не обошлось. Это даже объясняет, почему у меня разбита губа, о которой ты, кстати, не спросил, но ведь мне нужно сперва накормить овец и починить клятый забор!!!

— Не ругайся, — говорит Киллиан. — Мне не до игр. Ступай и займись овцами.

Я стискиваю кулаки и сдавленно рычу, давая Киллиану понять, что больше не стану терпеть его идиотизм.

— Пошли, Манчи.

— Овцы, Тодд! — кричит Киллиан мне в спину. — С начала овцы!

— Да покормлю я твоих клятых овец, — бормочу я себе под нос и ускоряю шаг. Кровь стучит в голове, и Манчи начинает волноваться в ответ на мой яростный Шум.

— Овцы, Тодд! — лает он. — Овцы, овцы, овцы! Овцы, овцы, Тодд! Тихо! Тихо на болоте, Тодд!

— Заткнись, Манчи.

— Как это понимать? — произносит Киллиан таким тоном, что мы оба невольно оборачиваемся. Он уже сидит рядом с генератором, и все его внимание обращено на нас, Шум пронзает меня насквозь, точно лазер.

— Тихо, Киллиан! — лает Манчи.

— Что значит «тихо»? — Он испытующе смотрит на меня.

— Тебе-то какая разница?! — Я отворачиваюсь. — Овцы же некормлены!

— Подожди, — окликает он меня, но тут генератор опять начинает пищать, и Киллиан с криком «Черт подери!» возвращается к работе. Вопросительные знаки в его Шуме еще какоето время преследуют меня, но я ухожу в поле, и они становятся слабей.

Сволочь, какая же ты сволочь, думаю я, топая по ферме, только слова выбираю покрепче. Мы живем примерно в километре к северо-востоку от города. На одной половине фермы у нас овцы, а на другой — пшеница. За пшеницей ухаживать тяжелей, поэтому ею занимаются васновном Бен и Киллиан, а мне, как только ростом я стал выше овцы, поручили овец. Мне, а не нам с Манчи, хотя вапщето его подарили именно для этого: чтобы я сделал из него пастушью собаку. По понятным причинам — я имею в виду его тупость конечно же, — план не сработал.

Кормить, поить, стричь, принимать роды, даже кастрировать и забивать — все это приходится делать мне. Наше хозяйство и еще два обеспечивают шерстью и мясом весь Прентисстаун (раньше таких ферм было пять, а скоро станет две, потомушто мистер Марджорибэнк вот-вот сопьется и помрет). Тогда мы объединим наши стада. Точней, я объединю его стадо с нашим, как это было два года назад, когда исчез мистер Голт, и мне пришлось забивать, кастрировать, стричь, кормить, поить вдобавок и его овец. Думаете, мне сказали «спасибо»? Щас!

Меня зовут Тодд Хьюитт, думаю я, пытаясь успокоить свой Шум, потомушто дома он разбушевался еще сильней. Я почти мужчина.

— Овцы! — говорят овцы, когда я, не останавливаясь, прохожу через поле. — Овцы! Овцы! Овцы!

— Овцы! — лает Манчи.

— Овцы! — отвечают они.

Овцам тоже говорить не о чем — даже меньше, чем собакам.

Всю дорогу я прислушивался к Шуму Бена и наконец вычислил, на каком пшеничном поле и в каком углу он работает. Сев давно кончился, сбор урожая только через несколько месяцев, поэтому сейчас на поле делать особо нечего: только следить за исправностью генераторов, ядерного трактора и молотилок. Вы могли подумать, что в это время года Бен и Киллиан помогают мне с овцами, но нет, ничего подобного.

Шум Бена доносится от арасительной трубы — насвистывает песенку. Я резко поворачиваю и иду к нему через все поле. Шум Бена — не то, что Киллиана. Он в сто раз спокойней, четче и другого цвета (видеть его нельзя, но если Шум Киллиана кажется красноватым, то у Бена он синий или иногда зеленый). Они вапще разные, как огонь и лед, Бен и Киллиан, — мои типа родители.

Вапщем, история такая: моя мама дружила с Беном еще до отбытия в Новый свет, они оба были прихожанами одной церкви, когда поступило предложение покинуть старую планету и колонизировать другую. Ма уговорила па, Бен уговорил Киллиана: так их корабли очутились здесь и была основана наша колония. Ма и па разводили овец, а на соседней ферме Бен с Киллианом выращивали пшеницу, и все жили счастливо и дружно, сонце никогда не заходило, мужчины и женщины пели песни, любили, никогда не болели и не умирали.