Они пошли на преступление, чтобы я выжил.
Не знаю, что мне думать и чувствовать.
Почему же так сложно сделать правильный выбор?
Поступать правильно должно быть легко. А на деле выходит наоборот — как всегда.
— Словом, мы стали ждать, — продолжает Бен. — И жить в городе-тюрьме, полном самого гнусного Шума на свете: раньше ведь Шум был гораздо лучше — до того, как мужчины начали отрицать собственное прошлое, а мэр стал морочить им головы своими грандиозными планами. Мы ждали дня, когда ты повзрослеешь и сможешь убежать, ничего не зная о страшном прошлом Прентисстауна. — Бен трет рукой голову. — Но ждал и мэр.
— Когда я повзрослею?
— Когда последний мальчик Прентисстауна станет мужчиной, — кивает Бен. — Мальчикам, ставшим мужчинами, рассказывали всю правду. Точней, особую версию правды. И тогда они тоже становились пособниками.
Я вспоминаю его Шум на ферме — о моем дне рождении и взрослении.
О том, что такое пособничество и как оно передается.
Как оно ждет своего часа, чтобы перейти ко мне.
И о мужчинах, которые…
Я выбрасываю это из головы.
— Чушь какая!
— Ты был последним, — говорит Бен. — Если бы мэр смог внушить свои идеи каждому прентисстаунскому мальчику, он бы стал Богом, так? Как создатель, он имел бы над нами полную власть.
— Если падет один… — говорю я.
— Падут все, — заканчивает за меня Бен. — Вот почему ты так ему нужен. Ты символ его всевластия. Последний невинный мальчик Прентисстауна. Если падешь и ты, его армия будет готова.
— А если нет? — спрашиваю я, раздумывая, не пал ли я уже.
— Если нет, он тебя убьет, — отвечает Бен.
— Выходит, мэр Прентисс такой же безумец, как Аарон, — говорит Виола.
— Не совсем. Аарон просто сумасшедший, а мэр знает, как использовать безумие для достижения своей цели.
— Это какой же? — спрашивает Виола.
— Власти над миром, конечно, — спокойно отвечает Бен. — Ему нужен весь Новый свет.
Я открываю рот, чтобы спросить еще о чем-нибудь, чего знать не хочу, но тут — кто бы мог подумать? — мы все слышим знакомые звуки.
Тук-дук, тук-дук, тук-дук.
Беспощадный и неотвратимый топот копыт — как шутка, над которой никто и никогда не станет смеяться.
— Не может быть… — выдыхает Виола.
Бен уже вскочил на ноги и прислушивается.
— Похоже, всадник всего один.
Мы дружно смотрим на дорогу, немного поблескивающую в лунном свете.
— Бинокль! — кричит Виола прямо мне в ухо.
Я без слов достаю его из сумки, включаю ночное видение и смотрю на дорогу в направлении звука, звенящего в ночном воздухе.
Тук-дук, тук-дук.
Я смотрю все дальше, дальше…
И наконец вижу.
Вот он.
Ну конечно, это он, кто же еще?
Мистер Прентисс-младший, целый и невредимый.
— Черт, — слышу я голос Виолы, прочитавшей мой Шум. Передаю ей бинокль.
— Дейви Прентисс? — восклицает Бен, тоже прочтя мои мысли.
— Единственный и неповторимый. — Я кладу бутылки с водой обратно в сумку. — Бежим отсюдова.
Виола дает бинокль Бену, и тот тоже смотрит на дорогу, потом отводит бинокль и быстро окидывает его взглядом:
— Хитрая штука!
— Нам пора бежать, — говорит Виола. — Как обычно.
Бен поворачивается к нам, все еще держа в руке бинокль. Он переводит взгляд с меня на Виолу и обратно, и я уже вижу, что крутится у него в голове.
— Бен… — начинаю я.
— Нет, — обрывает меня он. — Здесь мы должны расстаться.
— Бен…
— Уж с клятым Дейви Прентиссом я как-нибудь справлюсь, не переживай.
— Он вооружен — говорю я. — А ты нет.
Бен подходит ко мне:
— Тодд…
— Нет, Бен! — уже громче говорю я. — Даже слушать ничего не хочу!
Он смотрит мне в глаза — я замечаю, что для этого ему больше не надо нагибаться.
— Тодд, — начинает он заново, — я должен искупить грех, который взял на душу ради твоей безопасности.
— Не бросай меня, Бен! — кричу я, в голосе уже слышатся слезы (заткнись!). — Никогда больше меня не бросай!
Он качает головой.
— Я не могу пойти с вами в Хейвен. Ты это знаешь. Я враг.
— Мы объясним людям, что случилось.
Но он все качает и качает головой.
— Всадник уже близко, — говорит Виола.
Тук-дук, тук-дук, тук-дук.
— Единственное, что делает меня мужчиной, — говорит Бен твердым, как камень, голосом, — это ты, который становишься мужчиной.
— Я еще не мужчина, Бен! — говорю я, чуть не захлебываясь (заткнись!). — Я даже не знаю, сколько дней осталось до моего дня рождения…
Тут он улыбается, и эта улыбка говорит мне, что спорить бессмысленно.
— Шестнадцать, — отвечает он. — Шестнадцать дней осталось. — Он берет мой подбородок и приподнимает. — Но ты уже давно стал мужчиной. И никому не позволяй говорить, что это не так.
— Бен…
— Ступай, — говорит он, отдает Виоле бинокль и крепко меня обнимает. — Ни один отец так не гордился своим сыном, — шепчет он мне на ухо.
— Нет! — хнычу я. — Так нечестно!
— Да, нечестно. — Бен отстраняется. — Но в конце дороги тебя ждет надежда. Никогда об этом не забывай.
— Не уходи!..
— Я должен. Опасность уже рядом.
— Все ближе и ближе, — добавляет Виола, глядя в бинокль.
Тук-дук, тук-дук, тук-ДУК.
— Я его задержу. Бегите, пока не поздно! — Бен смотрит на Виолу: — Дай мне слово, что и дальше будешь помогать Тодду.
— Даю слово, — отвечает она.
— Бен, прошу тебя… Ну пожалуйста…