Поступь хаоса - Страница 87

Я делаю глоток воды:

— А у меня не было друзей в Прентисстауне.

Она поворачивается ко мне:

— Как это не было друзей? Совсем?

— Ну сначала было несколько, на пару месяцев старше. Когда мальчики становятся мужчинами, с другими детьми они больше не разговаривают. — Я пожимаю плечами. — А я был последним мальчиком. В конце концов, мы с Манчи остались одни.

Виола смотрит на гаснущие звезды:

— Ужасно глупое правило.

— Да уж.

Больше мы ничего не говорим, просто стоим на берегу и отдыхаем, глядя на разгорающийся горизонт.

Вдвоем.

А через минуту опять начинаем собираться в путь.

— Завтра мы можем уже быть в Хейвене, — говорю я. — Если не останавливаться.

— Завтра, — кивает Виола. — Надеюсь, там будет еда.

Я отдаю сумку Виоле — теперь ее очередь нести. Из-за возвышенности в конце долины выглядывает краешек солнца, и кажется, что река втекает прямо в него. И вдруг, когда свет озаряет холмы на другом берегу, мне в глаза бросается что-то странное.

Почуяв неладное в моем Шуме, Виола резко оборачивается:

— Что такое?

Я заслоняю глаза от солнца. Над вершиной одного из далеких холмов впереди поднимается пыльный след.

Он двигается.

— Что это? — спрашиваю я.

Виола вытаскивает из сумки бинокль:

— Толком не видно: деревья мешают.

— Какие-то путешественники?

— Может, вторая дорога. По которой мы не пошли.

Минуту или две мы наблюдаем за пыльным следом, медленно двигающимся в сторону Хейвена. Странно наблюдать за ним и не слышать никаких звуков.

— Знать бы, где сейчас армия, — говорю я. — Насколько, интересно, мы оторвались?

— Может, в Карбонел-даунс им дали хороший бой. — Виола смотрит в бинокль туда, откуда мы пришли, но дорога слишком извилиста, а мы стоим слишком низко. Куда ни кинь взгляд, везде сплошные деревья. Деревья, небо и пыльный след, беззвучно ползущий по склону далекого холма.

— Надо поторапливаться, — говорю я. — Что-то мне не по себе.

— Идем, — тихо соглашается Виола.

И мы снова выходим на дорогу.

Снова в бега.

Еды у нас нет, такшто завтраком служат непонятные желтые фрукты, которые Виола заметила на одном дереве — якобы она ела точно такие же в Карбонел-даунс. Их же мы едим на обед — все лучше, чем ничего.

Я снова вспоминаю про нож.

Будь у нас время, смог бы я охотиться?

Но времени нет.

Мы бежим все утро и весь день. Пустой мир вокруг по-прежнему наводит жуть. В нем только мы с Виолой, бегущие по дну долины: никаких деревень вокруг, никаких караванов или телег, никаких звуков, которые могли бы пробиться сквозь рев реки, с каждым километром становящийся все громче и громче. Я даже свой Шум с трудом разбираю, и нам с Виолой приходится чуть ли не кричать, чтобы расслышать друг друга.

Но мы слишком голодны, чтобы говорить. И слишком устали. И слишком долго бежим.

Я ловлю себя на том, что наблюдаю за Виолой.

Пыльный след на далеком холме тоже не останавливается и в конце концов исчезает вдали. Я наблюдаю, как Виола то и дело смотрит на него, как морщится от боли в ногах, как растирает их на привалах и как пьет воду из бутылки.

Увидев ее по-настоящему, я больше не могу не видеть.

Наконец она это замечает:

— Ты чего?

— Ничего. — Я отвожу взгляд, потомушто сам не знаю ответа.

Вскоре долина перестает быть такой ровной, и по обеим сторонам от нас поднимаются холмы, а дорога и река выпрямляются: теперь видно, что происходит сзади. Ни армии, ни отдельных разведчиков пока нет. Тишина наводит на меня почти такой же страх, как постоянный Шум.

Смеркается. Сонце начинает закатываться в долину нам за спину, грея последними лучами армию и то, что осталось от Нового света после сражения.

Виола бежит впереди меня.

Я смотрю, как она бежит.

Сразу после наступления темноты мы наконец-то подходим к очередному поселению — здесь тоже есть доки и тоже безлюдно. В общей сложности деревенька состоит из пяти домов, выстроившихся вдоль дороги. У одного из них на первом этаже что-то вроде сельского магазина.

— Погоди. — Виола резко останавливается.

— Ужин? — затаив дыхание, спрашиваю я.

Она кивает.

Шести пинков хватает, чтобы распахнуть входную дверь в магазин, и хотя в деревне ни единой живой души, я все равно воровато оглядываюсь по сторонам, готовясь получить по шее. Внутри почти ничего нет, одни консервы, но мы умудряемся найти черствую булку, какие-то фрукты с бочками и несколько полосок вяленого мяса.

— Продукты почти свежие, — говорит Виола с полным ртом. — Люди уехали отсюда вчера или позавчера.

— Слухи об армии — сильная штука, — отвечаю я, толком даже не жуя с голодухи.

Мы набиваем животы, а потом я запихиваю остатки еды в Виолину сумку, которая теперь висит на моем плече. Тут мне попадается на глаза книжка. Она все еще там, все еще завернута в пакет и прорезана посередине.

Я сую руку в пакет и глажу пальцами обложку, мягкую на ощупь и до сих пор немного пахнущую кожей.

Дневник. Дневник моей мамы. Он проделал с нами весь этот долгий путь. Пострадал от ножа, но выжил. Прямо как мы.

Я поднимаю взгляд на Виолу.

Она снова замечает мой взгляд:

— Что?!

— Ничего. — Я убираю книжку обратно в сумку. — Пошли.

Мы опять на дороге, опять спускаемся по реке к Хейвену.

— Между прочим, это наша последняя ночь, — говорит Виола. — Если доктор Сноу не ошибся, завтра будем в Хейвене.

— Ага, — киваю я. — И мир изменится.

— Опять.